«Куда пропали снегири?» Н.Е. Сухинина

310 руб.

Нет в наличии

Категория: Метка:

Сборник очерков и рассказов, основная тема которых — нравственный выбор. Между любовью и ненавистью, между памятью и забвением, между добром и злом, между жизнью с Богом и — без Него…

Герои рассказов Н.Е. Сухининой — люди, встреченные ею во время многочисленных творческих командировок в самых разных уголках России.

 

Фрагмент из книги «Куда пропали снегири?»

Три красные розы в тонком хрустале.

Давно уже, года три назад, не меньше, я увидела эту женщину впервые, выхватила взглядом из группы прихожан ближайшего к моему дому храма. Она выделялась среди них: высокая, с прямой спиной, в строгом чёрном платье. Напоминала то ли дрессировщицу, то ли оперную певицу. Женщина стояла, как натянутая струна, устремив взор к алтарю. Старушки поблизости тоже стали на неё посматривать.

Я не сразу заметила в руках у женщины большой пластиковый пакет в чёрно-золотую полоску. Пакет был, видимо, тяжёлый, и женщина поставила его у ног.

К концу службы она стала тихонько, стараясь не шуршать бумагой, вытаскивать из пакета какой-то предмет. Заметив мой взгляд, попросила:

— Помогите, пожалуйста. Никак не справлюсь.

Она сказала это, будто извиняясь, сердечно, просто. Мы стали вместе разворачивать бумагу. В ней оказалась ваза. Да, да, большая, тонкого хрусталя ваза, вся какая-то воздушная, искрящаяся.

— Я хочу подарить её храму, — шепнула она. — Но не официально, а незаметно. Посоветуйте, как…

— Поставьте, и всё, куда вам хочется. Кому какое дело?

— Я тогда к этой иконе поставлю, «Споручница грешных». Я её давно искала, мне подсказали, что есть она в этом храме.

— Жаль, цветов нет, — вздохнула я, — без цветов у иконы…

— Я принесу, я куплю. Хотела сразу, да тяжёлая сумка, неудобно. А вы, может, пока водички нальёте?

Конечно, я сходила за водой. Налила в вазу два больших ковшика. А тут и она вернулась с тремя прекрасными розами на высоких крепких ножках. Розы были красные. Женщина бережно поставила их в воду, чуть-чуть отступила, посмотрела, будто оценивая работу, и только потом подняла глаза к иконе, перекрестилась.

— Вот так, хорошо, — сказала тихо.

Вышли из храма вместе.

— Вам в какую сторону? — спросила она.

— Недалеко, за рощу.

— Жаль, мне в другую.

— Я могу проводить вас. Как раз сегодня никуда не спешу.

— Проводите. И, правда, грех домой торопиться, такой чудесный, такой несуетный вечер.

Несуетный вечер. Мне очень понравились её слова. Их мало, несуетных вечеров, в нашей жизни. Как правило, вечера оказываются без вины виноватыми в наших абы как прожитых днях. Мы накапливаем к вечеру безалаберность своих и чужих поступков, огрехи дня, усталость, раздражительность, неоплаченные ближними счета и превращаем вечера в судорожное латание дыр, в торопливую подготовку к марафону дня грядущего. Но бывают, бывают особые вечера. Они запоминаются, потому что их немного. Они как особой раскраски камушки в ожерелье. Куда-то уходит многозаботливость, остро обнажается смысл нашей маленькой жизни, которую мы живём взахлёб, торопим и подгоняем. Время величественно опускается над нами и дарит нам великодушно мудрость. Ненадолго, всего-то на один вечер, но как он хорош именно этим!

Тот вечер таким и был. Я не спешила, душа мгновенно настроилась на редкую, высокую ноту, на мелодию чужой жизни. Обычно так: до себя бы. Сегодня: как интересны, как удивительны люди. Мне показалось, что и женщина переживала нечто подобное. Не торопилась и пила по глотку эту неспешность, радовалась каждому медленному шагу по притихшей к вечеру небольшой роще у старой церкви.

— Меня зовут Анфиса. Бабушка настояла, чтобы родители назвали меня именно так в память о её сестре, уехавшей из России в Аргентину. Всю жизнь рвалась обратно — не пускали, так и умерла на чужбине.

— Анфиса — это ведь с греческого «цветущая». Бабушка будто знала, что Господь наградит вас красотой.

Анфиса улыбнулась. Так улыбаются люди, привыкшие слышать в свой адрес похвалу. Жизнь её мужа, наверное, спокойной не назовёшь. Я сказала ей об этом, она вскинула на меня свои печальные глаза:

— Я живу одна и никогда не была замужем…

Удивительно. Она не производила впечатления одинокой женщины. Таинственной — да, но только не одинокой. Видимо, моё удивление не осталось незамеченным. Анфиса, она и отчество назвала — Сергеевна, ещё раз грустно улыбнулась:

— Сегодня у меня особый день. Единственный раз в году, когда я позволяю себе говорить о человеке, которого люблю. Вернее, думать о нём с утра до вечера: говорить-то особенно не с кем. А сегодня… Можно я вам про него расскажу?

— Расскажите. Я буду слушать и попробую понять.

Анфиса Сергеевна долго молчала. Мы медленно брели по роще, думая о своём.

— Когда я была молодая, то переживала, что у меня нет детей. Теперь вот смотрю на современных мам и не перестаю ими восхищаться — сколько терпения, сил, здоровья надо, чтобы вырастить ребёнка. А ведь у многих не по одному. Как непросто, — Анфиса вздохнула. Она будто раздумывала, не решалась начать разговор о главном. И вдруг сказала тихо, почти буднично:

— А у меня тоже есть ребёнок. Его зовут Георг, он латыш, но говорит по-русски свободно. — И заторопилась, — он очень славный, глаза голубые, весёлый и очень умненький. Уже в пятом классе.

Она стала говорить быстро, будто села на любимого конька. Впрочем, каждая мать всегда с удовольствием рассказывает о своём ребёнке. Вот и Анфиса, наверное, родила поздно, да ещё без мужа, ведь сказала же, что замужем не была.

— Он не мой. Это сын человека, которого я люблю.

Теперь уже мы заговорили о главном.

Как-то раз — ей было тогда восемнадцать лет — родители, оба врачи, пригласили на семейное торжество коллег. Среди них был молодой хирург, только после института. Он увидел Анфису и уже через неделю просил её руки. Родители были не против, но сказали, что решать она должна сама, не маленькая. Анфисе Олег нравился: умён, начитан, хорошо воспитан и старше её на десять лет. Анфису закружила первая любовь. Но скоро Олег уехал на год в загранкомандировку — заработать денег для будущей семейной жизни, а Анфиса через неделю уже успокоилась. «Я не люблю его, я, оказывается, его не люблю…» Да, она ждала любви необыкновенной, знала, бывает так: без любимого человека задыхаются, жизнь скучна, если его нет рядом, а она — она ходила в бассейн, ездила на пикники с приятелями, а ещё сидела за учебниками, готовилась поступать в иняз.

Экзамены в институт Анфиса сдала блестяще. А когда Олег позвонил, поздравил, назвал «моя умница», сказал, что скучает, она решила: пора ему узнать правду:

— Я не буду твоей женой. Я не люблю тебя, Олег.

Кто не ждёт любви в юности? И она ждала. Ждала и прекрасно понимала, что не останется одна, много ещё «Олегов» предложат ей руку и сердце, и она выберет своего, единственного… На курсе Анфиса считалась самой красивой девушкой. Её расположения добивались многие, она ещё со школы привыкла ловить восторженные взгляды молодых людей.

Со временем, пережив период свадеб своих подруг, она вступила в пору их разводов, так и не создав собственной семьи. Особенно горевали родители: их единственная дочь, красавица, умница и — одна. А нескладные, невзрачные и недалёкие её подруги — все при мужьях, катают коляски в скверах. Анфиса не страдала, понимала, что проблемы, как таковой, не существует, стоит ей только захотеть… Но вот — не хотела. Вернее, хотела. Любви. Той самой, необыкновенной, о которой мечтала девочкой в старших классах.

А годы, они бегут себе под горочку и бегут. И Анфисины бежали. Сначала умер отец, так и не дождавшись внуков, потом угасла не перенесшая утраты мама. Одиночество навалилось сразу. И тогда Анфиса решилась. Она уже работала в большом проектном институте переводчицей французского, много ездила. «У вас прекрасные внешние данные…» — любил повторять ей начальник и охотно отправлял в самые ответственные поездки. Она сопровождала иностранные делегации, переводила на деловых встречах, шеф несколько раз брал её с собой во Францию, но ни разу, надо отдать ему должное, не претендовал на близость — был стар и мудр, понимал, что роль карманной переводчицы не для Анфисы. Но зато остальные… Она хорошо изучила сценарий каждой своей командировки. Когда она переводила, то невольно наталкивалась на особый, «специфический», мужской взгляд. Было в нём откровенное рассматривание красивой женщины, приценивание к ней. Потом, как водится, незатейливый комплимент. Звонок в номер. Сейчас он пригласит её в театр, потом в ресторан поужинать.

— Не сочтите за дерзость, но сегодня премьера, мне оставили два билета.

— Простите, мой вечер занят…

— Но мог бы я надеяться…

Набор дежурных фраз. Анфисе было скучно слушать их, она научилась вежливо отказывать. А тут не отказала. Человек этот уже несколько раз приезжал к ним в институт из Парижа. Был он русский, эмигрант в третьем поколении, предприимчив, богат. Он тоже начал с того, что пригласил её поужинать. Она надела своё чёрное бархатное платье, ниточку жемчуга. Подошла к зеркалу, на неё смотрело красивое лицо решившейся на всё женщины. Он довезёт меня до дома. Я приглашу его на чашечку кофе… Нет, не пригласишь. В глазах женщины, в которые она пытливо всматривалась, не читалось волнения. Приглашу!

Он вошёл в квартиру и уже в прихожей, помогая ей снять плащ, задержал руку на её плече. Она не отстранилась…

Утром она проводила его до двери, подставила щёку для поцелуя. Помахала с балкона… Всё. Больше он сюда не приходил. Она научилась ограждать себя от поклонников, оградила и на этот раз. Наверное, тот респектабельный мужчина был женат, она и не претендовала на него, просто хотела проверить себя, понять, смогла бы она отступиться от мечты о большом, настоящем чувстве. Оказалось — нет. А раз так, зачем стремиться к тому, к чему нет желания? Должна ли она кому-нибудь, спросит с неё кто-нибудь за то, что не захотела размениваться?

Мы бродили по одной и той же тропинке. Доходили до крайней берёзки и, не сговариваясь, поворачивали обратно. На другом её конце был небольшой прудик, за которым рвалась к небу маленькая церковная колокольня. Получалось — церковь была то впереди нас, то оставалась за спиной, так и ходили.

Она поехала отдыхать на Рижское взморье, знакомые дали адрес в Юрмале: можно поселиться недорого. Жила, наслаждалась покоем, дышала особенным балтийским воздухом, пила кофе в маленьком ресторанчике на берегу.

Он сел за столик напротив, седой человек с утомлённым бледным лицом в спортивном тёмно-синем костюме, белых кроссовках. Она вдруг почувствовала к нему жалость. Он жадно выпил стакан минеральной воды, откинулся на спинку стула, тяжело вздохнул.

— Вам плохо? — она участливо поднялась навстречу.

— Сердце прихватило, — сказал он глухим голосом.

— Я сейчас, у меня с собой валидол, — Анфиса открыла сумочку, щёлкнула замком косметички.

Мужчина послушно взял из её рук таблетку. Она вернулась за свой столик, а он сидел, отвернувшись к морю, молчал. Потом подошёл к стойке, купил коробку конфет:

— Это вам за моё спасение. Очень вам благодарен, отпустило. Можно мне присесть с вами?

Они стали говорить о капризной погоде, о том, что отдыхающих здесь стало совсем мало. Оказалось,

Петер художник, всю жизнь прожил в Юрмале, у них с женой маленький сын, Георг. Поздний ребёнок — детей долго не было.

— У меня замечательная жена, она работает в библиотеке. Георга обожает, да и как его можно не обожать, — он полез в карман, открыл бумажник. — Посмотрите, это наше солнышко, — с маленькой фотокарточки смотрел озорной мальчик с пухлыми губами, очень похожий на отца.

— Папин сын.

— Правда? Вы в самом деле считаете, что он похож на меня? — Петер обрадовался, благодарно посмотрел на Анфису.

— А у меня нет детей, — вздохнула она.

— Не теряйте надежду, у жены тоже долго не было. Я её столько по врачам возил, помогло. В Москве есть профессор, хотите, дадим адрес, может, вам с мужем повезёт.

— У меня и мужа никакого нет…

Петер недоверчиво посмотрел на Анфису:

— Такая красивая и одна. Непорядок это…

Анфиса засмеялась:

— Была красивая, а теперь женщина пожилого возраста, детей заводить уже поздно.

— Никогда не поздно, — Петер строго на неё посмотрел. — Знаете что, я вас со своей женой познакомлю. Она вам понравится, будете вместе на море ходить. А то, что вы одна…

Анфиса легко согласилась. Этот человек удивительно располагал к себе. Он совсем не претендовал на флирт с ней, был прост и искренен.

Они ещё посидели, выпили по чашечке кофе. А наутро прибежал Георг и сказал, что тётю Анфису родители вечером приглашают в гости. Это был чудный вечер. Анна, жена Петера, оказалась полненькой, весёлой хохотушкой. Приняла Анфису как родную. Подкладывала лакомые кусочки, меняла тарелки, тут же показывала альбом с фотокарточками, просила Георга спеть, а мужа поиграть на гитаре. В этой весёлой суматохе чувствовалось, что люди живут счастливо и очень бережно друг к другу относятся. Всё было обыкновенно и славно в этом новом для Анфисы семействе. Она совсем не смущалась, была весела, разговорчива, оставила свой московский телефон, адрес:

— Милости прошу, буду очень рада.

Совсем стемнело, когда Петер пошёл её провожать. Луна поднялась высоко над морем, лёгкий ветерок шелестел листьями деревьев, было прохладно. Они уже отошли недалеко, их догнала Анна:

— Анфиса, возьмите мой плащ. Берите, берите, а то ещё простудитесь. Петер потом заберёт.

Новая дружба крепла день ото дня. Теперь уже Анфиса пригласила их к себе в маленькую мансарду на втором этаже. Хозяева уехали к детям в Ригу, и Анфиса командовала «парадом»: накрывала на стол, пекла блинчики.

Анфисе очень нравилась Анна — своей открытостью, простотой. Немолодая уже женщина, а как девочка чистая, доверчиво смотрящая в завтрашний день. И, конечно, нравился Петер. Выглядел он человеком надёжным. Анфиса была уверена, что Анне с ним очень спокойно. Каменная стена, за которой не надо мельтешить и о чём-то волноваться. А ещё подумала: «Вот такого бы мужа она не оттолкнула, с таким бы жила счастливо». Мысль эта была лёгкой, необременительной. Сначала… Потом ей понравилось об этом думать и представлять Петера в роли мужа. Вскоре поняла: влюбилась. А чуть позже почувствовала другое: Петер тоже неравнодушен к ней. Она приняла это как должное, но тут и испугалась, и обрадовалась.

Что было потом? Что всегда бывает. Ловили взгляд друг друга незаметно от вечно щебетавшей Анны, ждали с нетерпением той самой радостной минуточки, когда Петер отправится провожать Анфису. Шли рядом, как по минному полю. Казалось, чуть оступятся, и будет взрыв. Он сметёт всё вокруг, он закружит их в своём вихре, и они полетят, пропадут под тяжёлыми обломками. Прощались наспех.

…Она вошла в прохладную морскую волну, позволила ей накрыть себя. Плыла медленно навстречу восходящему бледному солнечному диску. Был ранний час, пустынный пляж затих в утренней дрёме. Заплыла далеко, а когда повернула, увидела на пляже одиноко стоящую фигуру. Петер. Высокий, в спортивном костюме. Стоял, глядя в море, ждал её. Анфиса поняла, что силы покидают её. Вышла на берег на слабеющих ногах, попыталась удивлённо улыбнуться:

— Доброе утро! Что-нибудь случилось? Почему ты здесь в такую рань?

Он молчал и, не отрываясь, смотрел на неё.

— Петер, что-нибудь случилось?

Подошла, набросила халат на мокрое тело.

— Петер…

И — бросилась к нему в объятия. Она не могла, не хотела больше откладывать счастливую минуту… Он целовал её мокрые волосы и шептал прекрасные слова.

Они вернулись с пляжа, когда Анфисины хозяева ещё спали. Не смотря друг другу в глаза, остановились у калитки.

— Я на рынок. Анна просила купить овощей и сыр.

Она забралась под одеяло, её бил озноб. Вместе с тем сердце радостно, мучительно и радостно, стучало в груди. Она любит этого самого лучшего на свете человека. Она готова с ним на всё. Она ещё успела бы нарожать ему детей, она была бы кроткой, ласковой, она одарила бы его такой немыслимой, такой великой любовью, о существовании которой он даже не подозревает.

Вечером прибежал Георг.

— Мама с папой зовут ужинать. Рыбаки принесли свежей рыбы. Мама просила передать так: «Одна нога здесь, другая там».

Как она переступит порог их дома? Как сделает вид, что ничего не произошло? Переступила порог. И поздоровалась. И в глаза Анне посмотрела. А Анна воскликнула:

— Анфиса, ты бледная сегодня какая-то. Нездоровится? — и тут же громко, — Петер! Принеси-ка градусник, кажется мне, наша Анфиса перекупалась.

Петер вышел на веранду, протянул Анфисе градусник. Ток пробежал от её руки к его, или от его к её, где уж было разобраться. Но нашла в себе силы, отшутилась:

— Я здорова, Анна, не придумывай, не забивай Петеру голову пустяками.

Вечером он довел её до калитки, шепнул:

— Я приду к тебе, когда все заснут. Я тихо, хозяева не услышат, а Анне скажу, что пойду спать в сад.

Она промолчала, только едва заметно кивнула. У неё было часа три до встречи. Раскрыла окно, впустила в комнату дивный аромат ночных фиалок. Села, поджав ноги на кушетку, и… заплакала. Плакала долго, потоки слёз текли по щекам. Она не вытирала их, сидела, устремив взгляд в окно, к темнеющей в саду яблоневой ветке.

Сквозь сердечную сумятицу, трепет, страх, счастье, муку пробралась к сознанию жестокая в своей реальности мысль: сегодня она с ним… попрощается. Таких вечеров, каких могло быть много, не будет, будет только один, вернее, одна сегодняшняя ночь. От неё невозможно отказаться, но она единственная, последняя. Потому что иначе всё тайное скоро станет явным, нельзя укрыться от чужих глаз, от Анниных. И тогда всё — она никогда не сможет приехать сюда, видеть его, а значит, жить. А если он приедет к тебе в Москву? Там так легко, так хорошо можно затеряться. Лукавая мысль быстренько пришла на помощь — не торопись, не рви. Тебе же хорошо с ним, разве не заслужила ты за свою жизнь хоть кусочек счастья? Нет, сказала она себе, увести его от жены она не сможет. Анна любит его, Георг их счастье. Как посмеет она разрушить семью? Не посмеет. Ей никогда не простится это, она не обретёт счастья на обломках чужого счастья. Петер просто увлёкся ею. Она красивая, она, как вирус в здоровом организме, отболит, отлихорадит. А потом Петер ужаснётся: зачем сделал несчастными дорогих ему людей? А встречаться тайком — эту муку не выдержит она. Сгорит от боли и унижения, не вынесет постыдную ношу. Она скажет ему сегодня обо всём.

Петер вошёл так бесшумно, что она вздрогнула. Он обнял её, почувствовал слёзы на щеках, стал утешать. Она расплакалась ещё горше, а он тихонько гладил её плечи, молчал. Вдруг слёзы враз просохли:

— Петер, уходи. Уходи к жене и никогда, слышишь, никогда не оставляй её даже ради самой красивой на свете женщины. Будь самым лучшим в мире мужем и самым лучшим в мире отцом, а я, я буду любить тебя именно за это. Я хотела бы быть рядом всегда, я ждала тебя всю жизнь, но дождалась поздно. Ничего нельзя изменить. Сохранить тебя я могу только так: глубоко в сердце спрятать все мысли о тебе, запретить вспоминать самое светлое в моей жизни утро на морском берегу. Прости, я не буду твоей любовницей, я разрушу себя этим. И знай ещё: я люблю тебя, твоего сына, твою жену, потому что они твоя родня, твоя плоть и кровь, твоё продолжение и твоя сущность, их не отделить от тебя. Давай спасаться от обрушившейся на нас страсти самым верным способом: отсечём себя друг от друга. И таким образом друг для друга сохранимся. Я буду приезжать, мы будем видеться, пить чай на веранде, радоваться, что растёт ваш сын, что Анна здорова и весела. Я смогу сделать так, этого мне будет довольно.

Он не перебивал её. Смотрел в ночной сад.

— Я люблю тебя, — выдохнула Анфиса. — Я хотела бы быть матерью твоим сыновьям…

Он обнял её очень сильно, до боли. Ничего не сказал. Ушёл. Она слышала, как хрустнула задетая им в саду ветка, и шаги слышала. Шаги уходящего от неё любимого человека.

…Мы стояли лицом к церкви. Анфиса Сергеевна, всё время торопливо говорившая, замолчала.

— И всё? — спросила я. — На этом всё закончилось?

— С этого всё началось, — улыбнулась она. — Наверное, я изобрела какую-то новую форму любви. Разве можно всё время думать о запретном плоде? Я сделала его… незапретным. Я бываю в Юрмале каждый год, и лучших друзей, чем Анна с Петером, у меня нет. С Георгом — так просто распрекрасные отношения. Его даже отпускали в прошлом году ко мне на каникулы. Мы уж тут с ним зря времени не теряли. А Петер… Петер успокоился. Он любит Анну, я всегда это знала. Его тогда просто слегка «зашкалило». Если бы мы не остановились, быть беде…

Красивая женщина смотрела на меня и смущённо улыбалась. Женщина, которая могла только бровью повести и завоевать любого мужчину. А она всю жизнь ждала настоящего. Но, дождавшись, отсекла от себя ради того, чтобы это настоящее сохранить.

— Да, теперь я знаю, что есть любовь. Она пришла ко мне, она опалила мне сердце. Я пережила то, что многим неведомо, они не подозревают, что такое есть.

Любовь даётся как талант. Иногда как крест. Ей далась, как испытание, она выдержала его, не разменяла, не разменялась. Не каждая женщина способна на такой шаг. Она и любимого человека сберегла от постыдного размена. Сберегла жену его от боли, сына от унижения. Какая умница.

— Когда я вернулась в Москву, воспоминание о той единственной встрече на пляже жгло стыдом. Никто ничего не узнал, но совесть-то, от неё не утаишь. Вот и стала ходить в церковь, молиться перед «Споручницей грешных». В вашем храме такая чудная икона, захотелось в день рождения Петера сделать подарок — вазу. Вот и цветы поставила. Раз в году я могу себе позволить думать о нём, сколько хочу, а сегодня вот ещё и поговорить. Утомила вас, простите.

Она не утомила меня. Она преподала мне урок, открыв в бездонной человеческой душе новые удивительные грани. Разные есть любовные истории. А эту и любовной-то не назовёшь. В ней грех и чистота, восторг и раскаяние. В ней прекрасная жизнь, не измельчившаяся от угрызений совести. В ней мудрость. В заполошности жизненных коллизий так часто нам не хватает именно её. Взять — это наше право. Отдать — обязанность. Анфиса Сергеевна сделала обязанность правом, а право обязанностью. Она приняла любовь, как дар, и бережно понесла её по жизни, боясь потерять. Красивая женщина, она стала ещё красивее. И здесь, стоя перед потемневшей уже в сумерках церковью в белом кружевном шарфике, с печальными глазами и смущённой улыбкой, она утверждала собой ту редкую красоту, которая высвечивается из самой душевной сути.

Мы расстались, а когда встретились вновь, я почувствовала некую настороженность. Так бывает, когда человек вдруг приоткроет по настроению своё сердце, а потом пожалеет об этом: не надо было, что это я разговорился… Не стала досаждать. Мы по-прежнему встречаемся глазами и улыбаемся как старые знакомые, но идём после службы в разные стороны. Мне через рощу, ей в сторону пруда. Но в ту ночь я долго не могла уснуть, всё думала о великой и непостижимой силе, которая зовётся любовью, о глубоком смысле этого слова, который открывается немногим.

Наутро пошла в храм. Хотелось поменять воду в вазе. Большая, тонкого хрусталя, она стояла перед иконой «Споручница грешных». В ней три алых розы на высоких ножках. Розы уже слегка подвяли и чуть опустили головки. Они были трогательными, будто три любящих человека, склонившихся друг к другу. Где-то там, далеко, на Рижском взморье, живут три человека и не знают, как сильно любит их удивительная женщина Анфиса.

Я подлила в вазу водички. Может, розы ещё немного постоят.

Вес 424 г
Габариты 21 × 15 × 2 см
Автор

Сухинина Наталья

Признак предмета расчета

commodity

Признак способа расчёта

full_payment

Корзина для покупок